Главная страница Тональность Figure 17 — anime review Что такое фэнсервис знает (наверное) каждый анимешник. Юбочки, виднеющиеся трусики под ними. Проступающие под трусиками странные рельефные выпуклости (это уже более познее нововедение :), постоянные сцены с героинями в душе и в ванной, покачивающиеся груди, прочие непотребства и разложение морали озабоченных японских подростков.
Fan service
Но в последнее время (наверное, порядка пары лет) наблюдается странное. С одной стороны фэнсервиса становится всё больше, приходит пора великогрудых девушек.
Сам по себе фэнсервис столь же древний, сколь и первые фанаты аниме. Ещё в первом Макроссе некоторые люди отмечали наличие фэнсервисных сцен.
Фэнсервис начал перерождаться во что-то совсем другое, отличное от своих основ. Вроде то же что было, даже чуток больше. Но исчезло некое... м... очень трудно подобрать термин, ну... смущение авторов. Или, не смущение, а скованность канонами.
С другой — сам фэнсервис меняется... У меня пока нет достаточного количества тайтлов (названий), чтобы говорить с полной уверенностью, пока это скорее интуитивное предположение. Впервые оно возникло в Iketeru Futari, потом, в Popotan, окрепло и усилилось. Сейчас, при просмотре Ikkitousen, Yami to Boushi to Hon no Tabibito и Green Green, это предположение превратилось в почти уверенность.
Наверное, изменение в общем настрое аниме, позволяет авторам «просто рисовать красивых сексуальных девушек», не имея при этом необходимости делать это пошлым или грубым. Демонстрация сексуальности не вызывает резкой реакции окружающих, возмущённые вопли окружающих (скорее восторги тех самых озабоченных подростков). Обществом (ну, не обществом, тем самым «общим настроем») признаётся нормальность сексуальности. В купе с потрясающим качеством рисовки, передачей эмоций, это уже не воспринимается как «просто фэнсервис». Это скорее демострация открытости, чистоты и невинности (не в христианском смысле этого слова, а как раз в смысле «чистоты от христианских догматов греховности всего, связанного с плотской любовью»). Именно отсутствие осуждения (явного или неявного) и даёт странное очарование естественности этой самой сексуальности.(хмык. Быть может, странное оно только для меня, но что очаровывающее — это однозначно).
Исчезло ощущение греховности. (блин, ну и глупые же слова) Героини обнажённые, полуобнажённые, или просто демонстрирующие косвенными признаками готовность к соитию. И в то же самое время, подобное — обыденность. Нормальность. Естественное состояние.
Удивительно, но из этого, первоначально, потакания инстинктам зрителей, изначально негативного явления в аниме, вдруг открылась новая область для визуализации эмоций. И, удивительно, в этих эмоциях (тех самых, которые европейской культуре считаются низменными и животными) проявляется красота. Не меньшая, чем в других областях.
Да и проявления сексуальности всё менее становятся «оторванными от сюжета», всё больше органично в него вплетаются. Любовь — это уже не просто странное платоническое стремление, это и вполне понятная, ествественная, чистая и понятная телесная страсть. Причём наличие банального желания «потрахаться» со стороны мальчиков вовсе не мешает им проникаться глубокими чувствами к девочке. Влюбляться, другими словами.
Figure 1 Вариация на тему mahou-shoujou. Ну, пусть не махо, а SF (Science Fiction), но соответсвующее всем канонам махо-сёдзе. Почти всем.
Figure 17
С одной стороны, явное, откровенное следование стереотипам и правилам махо-сёдзе. Хенсин, взросление во время него, тайна оного хенсина от окружающих. Упор на чувства героини. Сказка, которая заканчивается.
Для начала о самом вопиющем. Длина серии. Сорок с небольшим минут. Серия за две. Кажется, что это малосущественно - ну какая разница — 13 раз по 40 минут, или 26 по 20? Но в итоге это выливается в совершенно необычную концепцию построения сюжета.
Во-первых, оно весьма злое. Не то, чтобы героиню отчаянно пытали и насиловали. Таки не Берсерк. Но... В обычном махо-сёздзе героине таки нравится хенсин. Скажем так, он происходит добровольно. В Figure 17 же ситуация больше напоминает Еву. Синдзика засунули в робота и сказали: «Воюй!». Именно так и произошло с Tsubasa (главная героиня). Жёсткая фраза «надо» вместо традиционного tanoshi. Вместо уговоров «спасти мир» — тяжкая реальность в форме отвратительного чудовища. Объективное «кто не победил, того сожрали». Совсем не сёдзе-тематика.
С другой... И вот всё, что находится с другой - делает Figure 17 совсем не (за)штатным махо-сёдзе.
Третье — это «раздвоение личности». Тсубасу и Хикару. Момент, великолепно показанный в опенинге (опенинг Figure 17 — сам по себе маленький шедевр). Одна и та же девочка в двух лицах, одни и те же воспоминания, одинаковые тела. Но одна — genki (жизнерадостная, бойкая). Другая — робкая и застенчивая. Практически, противоположности друг другу. Вспомнился MKR, с Hikari to Nova. И насколько пронзительной была парадигма Новы: «я люблю всё, что ты ненавидишь, ты ненавидишь себя, и потому я люблю тебя», настолько же пронзительна дружба обычной токийской девочки с saishuuheki kanoujo — ультимативным оружием, призванным побеждать. Странная дилемма: «мы можем жить мирной жизнью, дружить, только пока продолжаем воевать. Когда мы победим, я уйду.»
Во-вторых... Те самые 40 минутные серии. За счёт длины удалось уместить в одну серию два аспекта. Война и Мир. Точнее, наоборот — мирная жизнь, прерывающаяся битвами. Если бы это было в 20 минутной серии — всё бы получилось скомканым. Если бы это были чередующиеся серии — серия «Мир», серия «Война» — потерялась бы цельность. Но Война следовала за Миром. И получилось странное колебание между двумя крайностями, однако сохраняющее при этом единый настрой. От подобных колебаний всё повествование получилось тревожным.
Буду откровенен, сейчас ко мне даже закралось сомнение — а уж махо-сёдзе ли это? Уж слишком оно получается отличным. Сохраняя при этом основные черты, характерные признаки, обрастает совсем не сёдзе подробностями.
Четвёртое — графика, стиль. Это совсем не махо-сёдзе. Общий стиль, настрой, музыка — это что-то из области Haibane Renmei, Saikano. Такая же палитра, музыкальное сопровождение. То же отсутствие «востроносия» и widescreen, в конце-концов.
Битвы впечатляющи. Отлично сделаны. Но мирная жизнь... Мир куда более силён. Каждый раз, на смену войне приходит мир. И война забывается. Даже если вырезать под корень всю военную составляющую, то что останется — будет великолепным. Немного грустная, холодная природа Хоккайдо (север Японии), странно напоминает среднюю полосу России. Те же берёзы, те же деревья, луга. Эти «русские пейзажи», в смеси с японским бытом смотрятся просто отлично. На пейзажи (имхо) было потрачено больше сил и времени, чем даже на самих персонажей. Лес, горы, снежный посёлок, природа, цветы. Все они вырисованы с совсем не анимешной детализацией, больше напоминая качественный рисунок из артбука, чем фоны для махо-сёдзе.
Слишком серьёзная война. Слишком много и жестоко приходится резать, кромсать, стрелять и бить. Никаких heart impact'ов, никаких лунных клизм и мыльных дождей. Позитронный (?) клинок, самонаводящиеся на мишень ракеты с взрывающейся начинкой, гранаты...
Всё что было выше — было написано «в процессе просмотра». Я более-менее уже предствлял себе, что будет дальше, чем всё закончится. И... В очередной раз ошибся.
* * *
Но вот когда, внезапно... Странно и страшно. И пожалуй впервые, за всё время просмотра, в душе шевельнулось обычное человеческое сострадание. Потому что не было режущего душу, надрывного крика. Не было патетичной сцены. Были просто глаза, в которых что-то исчезло. Исчезло навсегда. И немного испуганное, наивное, детское лицо, впервые узрившее Смерть. Сжатые руки. Сухие глаза. Детская душа, в которой что-то необратимо и нехорошо ломается.
Быть может, это махо-сёдзе. Но очень злое. Пожалуй, ещё ни одна смерть в аниме не была такой нелепой и страшной. Вспонилось забытое с далёкого детства чувство слёз, скрутивших горло в судороге. Это уже не радостно-садистское чувство: «о, как он(а) кричит и умирает, круто!». Это просто плохо. Это было последнее, что я ожидал. Такая смерть не укладывается в каноны жанра, в каноны аниме. Она... Она является частью МИРА, а не Войны. Смерть на Войне — понятна. И, (быть может) ествественна. На войне умирают. Так положено.
Пытаясь найти аналогии в литературе, невольно прихожу к Г.Х.Андерсону. Пожалуй, именно его сказки. Такие же светлые и беззащитные перед смертью.
На фоне этого, всё последующее, все боевые и батальные сцены, о которых в другой ситуации я бы написал с восторгом и восхищением, отступают.
|